Он втянул носом воздух, выходя из девушки и сжимая ее плоть до синяков. Ему всегда нравилась ее кожа, ее тело. Тонкое, хрупкое, белое и податливое. Она всегда удивляла и вытворяла нечто невообразимое, хотя сегодня и последние дни она сама не своя. В любом случае, Московиц отлежался рядом несколько секунд, возвращаясь к нормальному пульсу и ровному дыханию и думая о том, что хочет курить и что-нибудь спеть. Он писал песню, но слова никак не формировались на губах. Они застряли вилкой где-то в горле, назойливой опухолью в мозгу, но не шли с языка.
Натянув на себя свободные домашние штаны, он сел на пол, облокотившись на стену, и, закурив крепкую сигарету, принялся бренчать примерные аккорды, которые он записал накануне. Перебирая пальцами звонкие струны, парень беззвучно шевелил губами в поисках того самого. Карен, его Карен, тем временем молча ворочалась в постели. Была глубокая ночь, но сам он не видел сна.

Московиц не сразу расслышал скудный комментарий Карен, но перехватил грив со звенящими струнами, когда понял, что помимо их звука комнату наполнило на секунду что-то еще. Он с легким недоумением, которое, впрочем, выглядело скорее как насмешка на его лице, взглянул на обнаженную девушку. Она тяжело дышала, и он нечаянно услышал ее ускоряющееся сердцебиение, как и слышал во время их утех.
- А ты чего-то еще хотела? Можем в другую дырку, если хочешь, - подмигнул парень, но не улыбнулся. В зад она ему никогда не давала.

Парень отложил гитару, потерев переносицу и тем самым размазав рисунок на лице. Впрочем, от краски там и так мало что осталось за весь день.
Московиц был в недоумении.
- По-твоему, я тебя тупо ебу? - спустя какое-то время заключил Брайан, чувствуя, как нарастает его раздражение.
За полгода отношений Карен могла заметить, что он не говорит ей каждый день о своей любви, не дарит цветов и не водит по ресторанам, но также могла и заметить, что он без нее не может.
- Ты сама знаешь, что нужна мне. Я перемен в наших отношениях не заметил, и в сексе тоже, кроме того, что ты стала бревном.

Резкий тон заставил Брайана подняться во весь рост над хрупкой девушкой. Он не мог стерпеть повышения голоса на себя. Готов простить глупость, оплошность, неуверенность, наглость, даже ложь - только не истерики. Впрочем, милая Карен всегда была исключением. Он любил ее в гневе и милости, но ей, видимо, не были понятны его тонкие сигналы.
Но он уже не мог себя контролировать. Что-то темное, большое поднималось в его груди, он словно бы мысленно увеличивался в размерах, нависал тенью над Карен, как цунами над маленьким городком.
Прикусив железку на губе и пососав ее, Московиц ответил грубо, смакуя каждое слово:
- Если ты ждала, что я буду ползать перед тобой, как пресмыкающееся, и тупо пиздеть о том, как я люблю тебя, то могла и не стелиться под меня. Хочешь уйти? Из-за пары очевидных слов? Тебе нужны эти сопли?

Где-то на задворках сознания шевельнулась мысль прижать его малышку, его собственность, его жизненную составляющую - к своей груди и заставить замолчать. Сказать что угодно: как он ее любит, как он пойдет и воскресит для нее любого умершего или подарит любую вещь, напишет песню... но он не мог. Он не мог вынести эту истерику, и самоконтроль куда-то затерялся. За повышенными тонами он не слышал слишком быстро нарастающий ритм сердца, но не своего. У него дрожали руки, словно по ним гулял мелкий ток.
- Дак пиздуй на все четыре стороны, нахер ты мне нужна со своими истериками? Затрахали уже твои заскоки, честное слово! Неужели нельзя было просто встречаться? - он выкрикиывал эти слова сквозь сжатые зубы и сжимал кулаки до побеления костяшек и до боли в ладонях от впившихся неровных ногтей. Но последние слова утонули в резко севшем голосе: - Кар... Карен!
Дэвис упала на подушки, зажмурившись и схватившись на грудь.